Иван И. Болдырев
Меньшинство — это совокупность лиц, выделенных особыми качествами; масса — не выделенных ничем. Масса — это "средний человек".
В обществах, чуждых массовости, совместная цель, идея или идеал служат единственной связью, что само по себе исключает многочисленность. Для создания меньшинства нужно, чтобы каждый по особым, более или мене личным причинам отпал от толпы. Масса же является массой потому, что индивиды, ей принадлежащие, не попадают ни в какое иное меньшинство.
Чтобы ощутить массу как психологическую реальность, достаточно одного"=единственного человека. Масса — это всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает себя таким же, "как все", и не только не удручён, но и доволен собственной неотличимостью.
Говоря здесь об "избранном меньшинстве" мы имеем в виду не тех, кто кичливо ставит себя выше других, а тех, кто требует от себя больше. Радикальнее всего человечество делиться на два класса: на тех кто требует от себя многого и сам взваливает на себя тяготы и обязательства, и на тех, кто не требует от себя ничего и для кого жить — значит плыть по течению.
Это деление не совпадает с делением на социальные классы: внутри каждого класса есть свои массы и свои меньшинства.
Научно"=технический прогресс дал массам возможность вести образ жизни, прежде доступный немногим. Простой пример: в 1820 году в Париже не насчитывалось и десятка ванных комнат.
Другая причина: успех демократических форм правления. Мысль о том, что все люди рождаются равными и имеют от рождения одинаковые политические и гражданские права, не только закреплена законодательно, но и укрепилась в сердце каждого человека.
Замечательно, теперь каждый человек чувствует себя господином своей судьбы. Но он и ведёт себя как господин: живёт для себя и своё удовольствие, ни с кем не хочет считаться, твёрдо навязывает свою волю, не хочет никому подчиняться, занят только собой и своим досугом и кичится своей экипировкой.
Итак, новая социальная реальность такова: заурядность, прежде подвластная, сама решила властвовать. Решение выйти на авансцену появилось сразу же, как только созрел новый человеческий тип — воплощённая посредственность. В социальном плане психологический строй этого новичка определяется следующим: во-первых, подспудным и врождённым ощущением лёгкости жизни, во-вторых, в следствие этого — чувством собственного превосходства и всесилия, что, естественно, побуждает его принимать себя таким, какой он есть и считать свой умственный и нравственный уровень вполне достаточным. Эта самодостаточность повелевает не поддаваться внешнему влиянию, не подвергать сомнению свои взгляды и не считаться ни с кем. И массовый человек держится так, как будто в мире есть только он и ему подобные, а отсюда третья черта: вмешиваться во всё, навязывая свою убогость бесцеремонно, безоглядно, безотлагательно и безоговорочно.
Это существо — баловень человеческой истории. Баловень — это наследник, который держится исключительно как наследник. Наше наследство — это цивилизация со всеми своими благами и гарантиями, с наукой и искусством. Человек массы наследует жизненные условия, которые создавал не он и которые не связаны органически с его жизнью. Внутренне его с ними ничто не роднит, поскольку создавал их не он.
Человек массы оказался среди сказочных машин, волшебных пилюль, услужливых правительств и уютных гражданских прав. Но он не задумывается над тем, сколь трудно было всё это создавать. Он считает, что и наука и культура и политика даны свыше, как воздух, и для поддержания ничего не нужно делать.
Ещё одна причина: специализация науки. Девятнадцатый век выводили на дорогу специалисты, чей жизненный кругозор оставался энциклопедическим. Но от поколения к поколению центр тяжести смещался, и специализация вытесняла в людях целостную культуру. К 1890 году третье поколение интеллектуалов Европы представлено типом учёного, беспримерного в истории. Это человек, который из всей совокупности знаний, требуемой, чтобы подняться над средним уровнем, знает одну-единственную дисциплину, да и в той только малую долю, которой непосредственно занимается. И даже кичится этим, называя тягу к совокупному знанию дилетантизмом.
Всё это способствует тому, что наукой стали заниматься посредственности. И это создаёт диковинную касту. Этих людей нельзя счесть невеждами, поскольку они "люди науки" и свою порцию знаний знают на зубок. Но и знающим его назвать нельзя, поскольку вне своей специальности он полный невежда.
Нечто подобное происходит и с Государством. В ходе революций буржуазия отобрала власть и приложила к нею свои руки. Власть и общество сравнялись силой. И прощай революция! Теперь возможен только государственный переворот.
В наши дни Государство предстаёт невиданной машиной. Такое государство — самый явный и наглядный продукт нашей цивилизации. И точно также массовый человек считает государство, гарантирующее ему права, данностью, и не осознаёт, что это творение человеческих рук. Масса видит в государстве такую же безличность и поэтому считает его своим. И в случае возникновения проблем или конфликтов массовый человек постарается, чтобы именно государство взяло на себя все заботы, чтобы чиновники взяли заботу на себя, употребив для этого свои безотказные и неограниченные средства.
Здесь-то и подстерегает общество главная опасность — излишнее огосударствление частной жизни. Государство берёт верх, и общество вынуждено жить ради него.
Итог: Европа утратила нравственность. Прежнюю массовый человек отверг не ради новой, а ради того, чтобы не придерживаться никакой. Массовый человек лишён морали, поскольку суть её — подчинение чему-то, сознание служения и долга.